РИ Кто хочет по-русски следить, я поставил линк на нашем телеграмме. Это Ахад а-ам. Кто такой Ахад а-ам? Это один из ведущих теологов светского сионизма, жил он в конце 19-го, начале 20-го века. И вот такое он пишет письмо.
АА Два с половиной года назад я написал тебе своё первое письмо. Меня мучила совесть: как же так, в такое тяжёлое время мы занимаемся какими-то абстрактными разговорами. Поэтому я пытался найти ответ. Если меня спросят, что нам добавляет твоя прекрасная литература в современной ситуации…
РИ Я не знаю, какая там была ситуация: или это были погромы, или что-то в этом духе.
АА И сейчас мы видим, что народ, не смотря на своё страшное положение, с любовью принимает эти прекрасные беседы и ничего не говорит. В глазах наших читателей наша литературная деятельность не нуждается уже в оправдании. Наоборот, они понимают или чувствуют, что это необходимо и очень важно, ещё больше, чем сейчас. С другой стороны, наши друзья в Хибат-Цион также сегодня видят в нашей работе, и вообще во всей духовной деятельности, не связанной непосредственно с практической работой по освоению Эрец Исраэль, они говорят – это трата сил на второстепенные вопросы. Поскольку мы сейчас живём, как они считают, в такое время, когда нужно посвятить наши силы только практической деятельности.
РИ Т.е. в начале 20-го века среди светских сионистов был спор – что важнее: теория или практика? Практики говорили: ещё один метр осушенного болота – это самое главное. Это очень похоже на то, что есть сегодня. Теоретики говорили: если у нас не будет хорошей теории, то все эти осушенные болота – они тоже ничего не дадут. И вот Ахад а-ам, один из теоретиков, он объясняет почему самая практическая вещь – это хорошая теория. С ним спорят, и говорят: надо пахать, надо строить, надо заселять землю, а всё остальное это так.
АА Мы должны заниматься практической деятельностью, даже если это трудно. Есть здесь работа, а там, где есть работа, есть жизнь. Но сидеть и ждать пока поколение станет достойно этому — и тогда это приведёт наши силы к полной атрофии. И разве это время заниматься литературой? Мы уже 2000 лет «народ книги», и тем не менее, мы пришли сейчас к такой ситуации, которая сравнивается, как женщина сидит на камнях, на родильном стуле и не может родить.
РИ Т.е. чем нам помогло 2000 лет занятий литературой, если это не помогает? И последняя фраза – это ключ, чтобы понять это мировоззрение. И это не единственный человек, который так пишет.
АА 2000 лет мы «народ книги», книжный народ, мы занимались только духовностью, и тем не менее (или из-за этого) мы пришли к тому, к чему мы пришли. Т.е. духовность себя не оправдала. И поэтому нам сейчас нужно ставить перед собой практические цели, оставить духовную работу как нечто бесполезное и даже вредное, ограничиться только материальной деятельностью. Так, по-видимому, думают те, кто так думает.
РИ Дальше начинается самое интересное.
АА Если бы мы действительно были бы литературной нацией, то может быть мы бы не жаловались на то, что нет сил родить. Наша проблема в том, что мы не литературная нация – мы народ книги. Чем отличается литературная нация от народа книги? Различие между этими двумя очень велико. Литература также как народ – это живая сила, которая постоянно меняет форму. Приходит поколение, уходит поколение, народ жив во всех этих поколениях. Книги приходят и книги уходят, и литература жива в них во всех. Литературный народ – можно назвать только такой народ, жизнь которого и жизнь его литературы, поколения и книги развиваются одновременно. И литература соответствует потребностям поколения. А поколение соответствует духу литературы.
РИ Т.е. когда литература и народ развивается вместе, можно сказать, что это литературный народ.
АА Литературная нация – это такая нация, когда литература сеет в сердцах возвышенные идеи, новые идеи. Потом это семя остаётся в сердце, чтобы воспринять его, чтобы прорастить его в соответствии с его потребностями, пока не превратится в органическую часть души человека, силу, которая самостоятельная сила, без всякой связи со своим источником.
РИ Т.е. это семя, заложенное литературой, проросло в сердце человека и теперь стоит самостоятельно.
АА Это, примерно, как какой-то великий писатель и сравнить его с хрестоматией, которую он учил в детстве. Это литературный народ. Но народ книги – он раб книги. Народ, душа которого выпорхнула из его сердца и вошла целиком в письменные источники.
РИ Вся душа его в книге.
АА Для него книга существует не для того, чтобы обогатить сердце новыми идеями и силами, но наоборот, чтобы ослабить его сердце, унизить его. Так чтобы он не посмел действовать в соответствии со своими потребностями.
РИ Т.е. книга вместо того, чтобы воодушевлять, стала подавлять сердце человека. Всё только: «А где это написано?» Мишпатизация – есть такое выражение на иврите, когда на всё смотрят — «А где это написано?»
АА Любое видение, физическое или нравственное, которое может пробудить какое-то чувство в сердце.
РИ Т.е. как только у человека рождается какое-то нравственное чувство, или природное чувство, сразу ищут: «А где это написано?» Можно? А может быть нельзя? Есть ли у него право это делать?
АА И даже тогда это пробуждение сердца – это не простое, естественное пробуждение, но планом искусственно изначально ограниченное.
РИ Т.е. литература начала действовать так… наши святые книги, имеется ввиду, начали действовать так, что ни одно живое движение сердца не имеет права на существование, пока мы не найдём подходящий пункт, где это разрешается. И даже тогда мы должны действовать не велением сердца, а, так сказать, следовать книгам.
АА Поэтому оба они не двигаются с места, народ и его книга. И формы их не меняются в течении поколений, поскольку у обоих не хватает сил, которые могут привести в движение. Для народа — прямое, непосредственное отношение между сердцем и тем, что во вне его. А книги — не хватает тоже пробуждения сердца против тех вещей, которые против него.
РИ Ахад а-ам описывает ситуацию иудаизма начала 20-го века. Т.е. всё через книгу, книга стала настолько святой… мы последнее время обсуждаем, почему хочется немножко послушать библейскую критику – потому что книга стала настолько святой, что она подавляет всё. Каждая вещь, которую человек хочет сделать – а где это написано? Если это не написано, то кранты, мы не будем это делать. Поэтому всё стоит на месте: народ, сердце, книги.
АА И мы находимся в этом положении примерно 2000 лет, но изначально это не было так. Не говоря уже о временах пророков, от которых мы уже настолько отдалились, что мы уже не понимаем их. Но даже во времена Второго Храма сердце всё ещё действовало самостоятельно, всё ещё чувствовало себя и верило в свои силы настолько, что разрешало себе искать внутри себя свою Тору, как критерий для слова Писания.
РИ Ещё раз, во времена Второго Храма основой Галахи, основой закона было сердце, а не то, что написано.
АА И то, что тебе ненавистно, товарищу своему не делай – это вся Тора.
РИ Это Тора сердца.
АА И если посредством такого прямого отношения между сердцем и между внешним миром, иногда сердце отдалялось от духа Писания – это не устраняло его понимание. Но наоборот, сердце восставало против того, что не соответствовало его потребностям. И это восстание заставляло дух Писания развиваться также, соответственно новым потребностям.
РИ Дальше он приводит пример и станет понятно.
АА Если сердце в процессе своего развития пришло к ясному сознанию, что глаз за глаз – это жестоко, и это не подобает культурной нации. Сознание сердца в тот момент ещё было высшим авторитетом. Тогда понятно, что другой авторитет – Писание – не может говорить иначе. И поэтому приходят мудрецы и говорят, что глаз за глаз – это имущество.
РИ Тот самый пример, который мы разбирали. Оказывается, уже об этом написал Ахад а-ам. Т.е. есть, как бы, два авторитета: есть тексты и есть сердце человека и между ними соблюдался определённый баланс, и последнее слово оставалось за сердцем человека. И это ситуация Торы Израиля даже во времена Второго Храма. Если непосредственное нравственное чувство говорит, что в наше время уже не подобает выбивать глаз, как было 3500 лет назад, то приходят мудрецы и говорят, что на самом деле имеется ввиду имущество. Т.е. никто не отрицает Писание, никто не подвергает сомнению его святость. Его просто, как говорится, комментируют. И это соотношение между авторитетом сердца и авторитетом Писания. А потом всё это изменилось.
АА Устная Тора, которую на самом деле нужно называть «Торой Сердца» – она окаменела, и она тоже превратилась в Письменную Тору, и сердце народа наполнилось только одним ясным сознанием полной ничтожности и вечного порабощения тексту.
РИ Это пишет нерелигиозный человек, это пишет человек, который проучился в ешивах очень много времени. И он пришёл к этому. Он говорит: раньше сердце говорило, а Писание отвечало. А потом вся Тора окаменела и стала Письменной Торой. Почему запрещено было записывать Устную Тору? Потому что Устная Тора – это Тора сердца. В тот момент, что это записано – это становится чем-то каменным, чем-то неизменным, и тогда дух народа каменеет. Он говорит: единственное ощущение – это ощущение сознания своей полной ничтожности и вечного порабощения написанному тексту.
АА Голос Б-га в сердце человека уже не имеет никакого значения, и никакого авторитета сам по себе. В любом жизненном вопросе не он решает, а «принесём книжку и посмотрим». И не только это, но даже согласиться со словами Писания сердце уже не имеет право: «Не говори: я не люблю свинину».
РИ Так в Талмуде.
АА Это тоже наглость. Как слуга, который соглашается со словами господина; как человек, который говорит, что мера Всевышнего — это милость, а на самом деле это декреты. Но он должен молчать и делать как ему приказано. В такой ситуации неудивительно, что нашлись комментаторы, для которых учение сердца Гиллеля, кажется им восстанием против текстов Писания.
РИ Гиллель, который сказал: то, что тебе не нравится самому – не делай другому. Т.е. Гиллель – это Тора сердца.
АА Комментаторы говорят, что он не прав. Они не успокоились, пока они не перевернули и не извратили смысл этого выражения, которое, так сказать, красота всего Талмуда. Они сказали: твой товарищ – это Всевышний, не нарушай его слова, поскольку ты не хочешь, чтобы он нарушил твои слова.
РИ Это Раши.
АА И напротив, с другой стороны, глаз за глаз – если было бы написано не в Письменной Торе, а в Вавилонском Талмуде, и если бы объяснение этого закона было бы передано не древними мудрецами, а комментатором Талмуда, то мы бы имели этот закон в буквальном смысле. И раввины, и народ заглушали бы сильной рукой моральное чувство в своём сердце так, чтобы оно не озвучивало свой голос против ясной Галахи. И думали бы, что это так и надо поступать.